Влюбленная американка - Страница 9

Профессор поспешил положить конец его изумлению:

— Это та молодая дама, которую ожидает доктор Стефан, — проговорил он. — Пойди и скажи...

Незнакомцу не удалось закончить фразу, так как Фридрих, услышав первые слова, издал какое-то радостное восклицание и тут же исчез.

Джен остановилась и молча смотрела на своего спутника. По ее лицу было видно, что, судя по двум экземплярам, которые ей встретились в этот день, она не слишком лестного мнения о немцах. Оба — и господин, и слуга — показались ей в равной степени нелепыми.

В доме поднялась тем временем страшная суматоха, вызванная сообщением Фридриха: двери открывались и закрывались; на лестнице слышались тяжелые и легкие шаги, все спешно готовились к торжественному приему гостьи. Когда Джен вместе с профессором подошла к главному входу, ее ожидал сюрприз: огромные гирлянды цветов украшали двери и перила лестницы; у самого входа висела надпись: «Добро пожаловать!», также сделанная из цветов. Букетики были разбросаны по ступенькам лестницы и на полу подъезда. У дверей стоял Фридрих с торжественным лицом и гордой улыбкой. В руках его был огромный букет, который он неловко сунул Джен прямо под нос.

Такой помпезный прием не пришелся по вкусу мисс Форест: в ее родительском доме его назвали бы сентиментальной глупостью. Покоробило ее и участие в семейной встрече Фридриха. В Америке такую фамильярность с прислугой сочли бы недопустимой. Джен недовольно нахмурила брови: она смерила Фридриха уничтожающим взглядом с головы до ног и отстранила рукой предлагаемый ей букет. Гордо пройдя мимо, она вошла в вестибюль, где ее уже дожидались доктор Стефан и его жена.

Профессор стоял как вкопанный и взглядом следил за Джен через дверь, которая несколько минут оставалась открытой. Молодая девушка подошла к дяде так непринужденно, словно ее появление было самым обычным событием. С холодной вежливостью она протянула руку дяде, а потом подставила щеку для поцелуя его жене.

Гордо выпрямившись, Джен посмотрела на родственников, всем своим видом давая понять, что не потерпит какого бы то ни было вмешательства в свои личные дела и никому не позволит собой распоряжаться.

Дверь подъезда захлопнулась, и профессор почувствовал себя так, словно очнулся от долгого сна. Он взглянул на Фридриха, который неподвижно стоял, устремив мрачный взгляд на валявшийся на земле букет.

Профессор положил руку на плечо огорченного слуги и сказал ему:

— Пойдем домой, Фридрих!

Преданный слуга поднял голову; его лицо выражало глубокую обиду. Он провел рукой по своим золотисто-русым волосам и взглянул на господина большими голубыми глазами, в которых блестели слезы.

— В чем я, собственно, провинился? — жалобно спросил он.

— Не думай об этом, Фридрих, — ответил профессор, — вероятно, эта молодая дама просто не привыкла к нашим немецким обычаям. Пойдем!

Фридрих повиновался, но, прежде чем уйти, поднял злополучный букет и в ярости его разорвал, разбросав по саду.

— Фридрих! — строго окликнул его профессор. Серьезный тон хозяина заставил слугу сразу опомниться.

— Иду, господин профессор, — ответил он и, вытерев рукой слезы, грустно понурив голову, поплелся за своим господином.

Глава 3

Прошло более шести недель после приезда молодой американки, а она все еще оставалась чужой в доме своих родственников. Виновны в этом были, во всяком случае, не ее дядя и тетка, которые приняли племянницу с распростертыми объятиями. Доктор Стефан и его жена принадлежали к числу тех добродушных людей, которые стремятся быть со всеми в наилучших дружеских отношениях.

Покойный Форест был совершенно прав, когда говорил, что шурин дал ему денег на выезд из Германии не столько для того, чтобы помочь, сколько из желания избавиться от неудобного, беспокойного родственника, который бросал тень подозрения на их вполне мирную, лояльную семью. Доктор Стефан искренне жалел свою сестру, которую случай свел с упрямым, сумасбродным человеком, настолько высокомерным, что он готов был скорее уморить свою жену, чем позволить ей принимать помощь от родственников. Доктор не сомневался, что его эксцентричный, горячий, непрактичный зять пропадет в Америке, но он ошибся.

Необычайный успех Фореста, как это всегда бывает, резко изменил отношение к нему родственников. Раньше в доме доктора боялись произносить имя неудачника-шурина, но после того как он разбогател, родство с ним стало лестным, и Стефаны с гордостью говорили о своем «брате-миллионере», живущем по ту сторону океана.

Известие о приезде осиротевшей племянницы было встречено ими с большим удовольствием. Если бы Джен была бедной девушкой, родственники не менее радушно распахнули бы перед ней двери своего дома, но к богатой наследнице, обладательнице миллионов, они отнеслись не только сердечно, но и с большим почтением. Последнего больше всего и желала мисс Форест. С первой же минуты после своего приезда она настолько решительно стала отстаивать свою независимость, так самостоятельно действовала во всех больших и малых делах, что Стефаны не решались подойти к ней ни с советом, ни с участием, чувствуя, что они для нее чужие. Дядя и тетка простили бы племяннице дурное расположение духа и даже любой промах, если бы видели с ее стороны хоть тень какого-то чувства. Воспитанная в вызывающей роскоши дочь американского миллионера ни единым словом не выражала своего недовольства порядками в доме Стефанов, но с сострадательным презрением относилась к буржуазной обстановке и мещанскому образу жизни родственников. Это глубоко оскорбляло доктора и его жену, которые с первого же дня совместной жизни с Джен решили, что молодая девушка — самое высокомерное и бессердечное существо в мире.