Влюбленная американка - Страница 33

Холодный прием невесты заставил Генри скрыть свою радость при виде ее; он был слишком горд, чтобы выказать при подобных условиях свои истинные чувства. Со сдержанной вежливостью жених помог Джен выйти из экипажа и, предложив ей руку, проводил к скамье, стоявшей возле гостиницы. Здесь он сообщил ей и ее спутнику, что сейчас должен прийти офицер, который, вероятно, распорядится, чтобы их беспрепятственно пропустили дальше.

Аткинс молча кивнул и отошел к своему кучеру, для того чтобы дать ему кое-какие указания. Жених и невеста остались вдвоем. Джен села на скамейку, ожидая вопросов Алисона о цели ее приезда сюда. Однако Генри не торопился. Он несколько секунд молчал, испытующе глядя в глаза молодой девушки, но она спокойно выдержала его взгляд.

— Я был безгранично удивлен, Джен, увидев вас здесь! — наконец проговорил он.

— Я тоже поражена. Никак не ожидала, что встречусь с вами.

— Ну, мое присутствие здесь вполне объяснимо, — заметил Алисон, — при существующих условиях я не мог дольше оставаться в Париже. Я собирался проехать прямо в Б. и надеялся, что и вы там будете. Но, кажется, этот город мало вас привлекает?

При последних словах в тоне Алисона послышалось некоторое удовлетворение. Молодой американец невольно выдал, что он больше всего боялся именно этого города и что ему, несмотря ни на что, приятнее видеть свою невесту здесь, в районе военных действий, чем там, в мирном доме доктора Стефана.

Джен не успела ничего ответить, так как вернулся Аткинс. Генри мрачно сдвинул брови, но не решался допрашивать свою невесту в присутствии третьего лица. Несколько минут длилось тягостное молчание. Алисону не терпелось узнать, куда и зачем ехала Джен, но он боялся услышать что-нибудь неприятное для себя и потому не проронил ни слова.

— А что вы скажете, Генри, по поводу войны? — начал наконец Аткинс, желая перевести разговор на нейтральную тему, — могли ли вы себе представить, что дела примут такой оборот?

— Нет, я ожидал противоположных результатов, — мрачно ответил Алисон.

— Я тоже. Очевидно, мы оба ошиблись в расчетах. Вот вам и непрактичные мечтатели! Впрочем, я всегда говорил, что у каждого немца в характере есть что-то необоримое, упрямо-тяжелое. Это и обнаружилось теперь, во время войны. Обычно счастье в сражениях переменчиво: успех бывает то на одной, то на другой стороне, а в этой войне немцы непрерывно побеждают, сметая все преграды на своем пути; это какой-то беспредельный триумф!

— Подождите, мы еще не знаем, каким будет конец, — холодно возразил Генри. — Наемные войска разбиты, но республика призывает теперь народ к оружию, а когда двум нациям придется стать лицом к лицу, французы сумеют обуздать неуклюжих немцев.

— Дай бог, чтобы это было так, — сердито проговорил Аткинс. — Я был бы очень рад, если бы французы прогнали немцев на их любимый Рейн, да так, чтобы у этих рейнских медведей навсегда пропала охота воевать, чтобы...

Аткинс не успел закончить свои дальнейшие пожелания, как Джен вдруг поднялась с места, гордо выпрямилась, и ее глаза с таким гневом устремились на говорившего, словно она собиралась испепелить его взглядом.

— Вы совершенно забываете, мистер Аткинс, что я по происхождению тоже немка! — резко сказала она.

Аткинс стоял точно громом пораженный.

— Вы, мисс Джен? — растерянно пробормотал он, не веря своим ушам.

— Да, я, и я не потерплю, чтобы так отзывались о моей родине. Стыдитесь! Если вы и дальше намерены продолжать свои пожелания, то высказывайте их мистеру Алисону не в моем присутствии; я этого не позволю.

Пылая благородным гневом, молодая девушка повернулась спиной к мужчинам и исчезла в дверях гостиницы.

— Что это значит? — спросил Генри после минутного молчания.

— Вылитый отец, — ответил Аткинс, с трудом приходя в себя от изумления. — Настоящий мистер Форест, точно он воскрес из мертвых! Его взгляд, его тон, которым он умел покорять всех. Я никогда не в состоянии был ему противиться. А вы, Генри, сможете устоять?

Алисон, не отвечая, продолжал смотреть на то место, где только что стояла Джен.

— Я думал, что мистер Форест ненавидел свою родину, — наконец сказал он, — и воспитал свою дочь в таком же духе.

— О да, он всю жизнь был зол на свою родину, проклинал Германию, но перед смертью с отчаянием говорил о том, что больше ее не увидит. Мы никогда не поймем этого народа, Генри. Я двадцать лет прожил в доме Фореста, делил с ним и его семьей и радости и горе, знал всю их жизнь до мельчайших подробностей, и все-таки все время между нами лежало нечто, не позволявшее мне вполне сблизиться с Форестом. Это «нечто» не смогли преодолеть ни сильная воля Фореста, ни его горькие воспоминания, ни двадцатилетнее пребывание в Америке. Теперь то же самое проявилось и у его дочери, несмотря на полученное ею чисто американское воспитание. То, о чем я говорю, — немецкая кровь.

Разговор американцев был прерван приходом давно ожидаемого офицера, который появился возле гостиницы в сопровождении солдата. Генри пошел к нему навстречу, вежливо поклонился и на плохом французском языке стал излагать свою жалобу. После первых торопливых слов он заговорил медленнее, а затем совсем замолчал, не спуская с лица офицера изумленных глаз. Тот, в свою очередь, в растерянности отступил на несколько шагов. Между тем и Аткинс подошел поближе и полуудивленно-полуиспуганно воскликнул:

— Мистер Фернов?!

Генри вздрогнул при этом восклицании; оно рассеяло его сомнения; теперь он узнал, чьи знакомые глаза смотрели на него из-под военной каски. На лице молодого американца не осталось ни кровинки. Алисон быстрым взглядом окинул всю фигуру офицера, затем перевел взор на здание гостиницы, куда скрылась Джен. Он как будто что-то сообразил; проклятие готово было сорваться с его уст, но он крепко стиснул зубы и промолчал. Аткинс поздоровался с Ферновом, вежливо обратившимся к нему и его спутнику: